О чем молчат львы Воронцовского дворца

Воронцовский дворец в Алупке, один самых узнаваемых и, наверное, самых посещаемых туристических объектов. Он притягивает к себе неповторимостью, духом давно ушедшей эпохи, и причудливым сочетанием двух таких разных архитектурных  стилей: британского «замкового» и затейливого мавританского.

Для строительства дворца использовали камень диабаз, который в несколько раз прочнее гранита. Благо за ним  далеко ходить нужды не было. Огромные нагромождения глыб этого серо-зеленого камня подарила Алупке сама природа во время землетрясения, случившегося около пятидесяти миллионов лет назад.

Приятель Пушкина Никита Всеволожский, посетивший Алупку в 1836 году, остроумно заметил:

«Приятно было бы иметь и табакерку из этого камня, а здесь из него целый дворец».

Описывать красоты дворца, окруженного замечательным парком можно бесконечно.  Расскажу об истории его  спасения во время оккупации Крыма гитлеровцами. Ведь, как известно эти европейские господа были падки пограбить произведения искусства. В тоже время эти «ценители прекрасного»  без малейших раздумий отступая, уничтожали то, что не смогли увезти в свой «фатерлянд».

В 1941 году фронт быстро приближался, немцы бомбили Ялту. В городе — паника. Красная армия отступала к Севастополю, а во дворце уникальные  коллекции произведений искусства, которые необходимо было спасти. Все ценности упаковали в сто сорок четыре ящика, но зафрахтованное судно, которое должно принять музейные ценности, был затоплено нацистами.

 Рядовой сотрудник музея Степан Григорьевич Щеколдин, решил остаться «под немцами» чтобы попытаться спасти дворец.

Москвич по рождению, в конце тридцатых Щеколдин впервые приехал в Евпаторию, где жили родители его жены. Увидев Алупкинский музей, был очарован и устроился туда работать. «Его красота, величие потрясли, он стал моей любовью на всю жизнь», — признавался Степан Григорьевич. И вот теперь Воронцовский замок обречен: по городу прошел слух, будто его собираются взорвать. Щеколдин дневал и ночевал в музее.

Но новая власть все-таки явилась. Щеколдин  вспоминает:

«Огромные бельгийские быки везли орудия, шли обозы, моторизированные части. В небе гудели мессершмитты. На улицах — громкая немецкая речь». В воронцовских владениях хозяйничали оккупанты. В парке расположился румынский кавалерийский полк. Вояки оседлали мраморных львов Бонанни, а подвыпивший унтер, вскочив на жеребца, пытался «взять штурмом» графскую лестницу».

Илья Вергасов в книге «Крымские тетради вспоминает:

«Солдаты пили, кричали, дразнили у полевых кухонь собак, стреляли по птичьим гнёздам. Щеколдин пробрался в один из роскошнейших залов дворца, где потом, в 1945 году, во время Крымской конференции трёх держав премьер Великобритании Уинстон Черчилль давал парадный обед, и ахнул: два солдата гоняли по редкостному паркету мраморный шар, отбитый от скульптуры. Это и переполнило чашу щеколдинского терпения. Он подбежал к солдатам, решительно отнял шар, дерзко выругал их по-русски. Это неожиданно подействовало. Солдаты едва не вытянулись по стойке „смирно“, отнесли шар на место и быстренько ретировались». Осознание ответственности за исторические ценности подтолкнуло Щеколдина на сотрудничество с оккупационными властями. Настойчивые переговоры с ялтинским комендантом и просьбы не превращать дворец в воинскую часть или склад дали результат — ему выдали удостоверение «директора дворца»

Для оправдания музейного статуса дворца и своего положения Щеколдин решил открыть экспозицию для посещения. Группы немецких и румынских солдат и офицеров приходили во дворец, а русские сотрудники продолжали следить за тем, чтобы во время экскурсий экспонаты не крали.

Расчет Степана Григорьевича оказался верным. Когда в середине марта 1942-го люди из ведомства Розенберга, занимавшегося вывозом художественных ценностей в Германию, пожаловали во дворец, они увидели, что музей функционирует, немцы его активно посещают, экспонаты снабжены биркой «копия». Взглянуть на обратную сторону холстов с экспертными штемпелями «специалисты», по счастью, не догадались. А вот король Румынии Михай, обе прабабки которого происходили из дома Романовых, остановился перед одной из «копий» и по-русски негромко сказал Щеколдину: «Аккуратнее нужно. Это подлинник».

В один из дней явился некий генерал, прибывший из Берлина, и возмущенно спросил: «Почему львы Бонанни до сих пор не на земле рейха?» Утром вручили приказ: снять скульптуры с постаментов, запаковать и отправить в Германию.

«Я чуть с ума не сошел, — вспоминал Степан Григорьевич, — потерял голову, не отдавал, меня потащили в тюрьму, долго били, а я даже не чувствовал боли — думал лишь о том, как больно будет им, если начнут их отламывать...» Пятнадцать суток его продержали в карцере. Постаревший, весь в багровых кровоподтеках, хранитель вернулся в музей, бросился к южной террасе и вздохнул с облегчением — львы оказались на месте.

После освобождения Крыма корреспондент «Правды», писатель Леонид Соболев, посетивший полуостров,  в газетной заметке справедливо отметил, что «основные ценности дворца-музея спасены его директором С. Г. Щеколдиным», и рассказал об ухищрениях, на которые шли музейщики, скрывая ценные экспонаты во дворцовых тайниках и выдавая копии за подлинники — и наоборот:

«Редчайшее полотно английского художника Хогарта «Политик»  привлекло внимание берлинского эксперта. Щеколдин поспешил объяснить, что это копия, — очень хорошая, но всё же копия. – Я думаю, — сказал немец с самодовольной тупостью, — если бы это был подлинник, он висел бы в Дрезденской галерее…  Щеколдин поспешно провёл эксперта дальше».

Когда немецким захватчиком, под натиском Красной армии, пришлось отступать, они сделали попытку взорвать дворец. Подъехавшая бригада немцев  выгрузила около десятка снарядов у здания. Предполагалось, что взорвать снаряды должна будет следующая бригада, но они снаряды уже не нашли — музейщики успели спрятать их в парке. Спешка помешала немцам разобраться в ситуации, и они уехали, оставив затею нереализованной. Через два дня Алупку освободили. Когда фугасы показали советскому офицеру-подрывнику, тот покачал головой: «От дворца остались бы одни руины».

Командующий фронтом генерал Толбухин лично поблагодарил Степана Щеколдина и его сотрудников «за мужество, за сохранение дворца-музея, за патриотизм». Хранитель сдал госкомиссии все спасенные ценности, включая порванный веер графини Воронцовой, а четвертого мая 1945-го Щеколдина арестовали «за пособничество оккупантам». На допросе он по радио услышал голос Левитана, зачитывающего указ Верховного Совета СССР о благодарности Щеколдину Степану Григорьевичу за спасение уникального дворца. Наградой за подвиг стали десять лет лагерей. 

После освобождения он поселился в Таганроге, работал билетным кассиром и продолжал разыскивать пропавшие ценности Воронцовского дворца. Со временем переехал в Ставрополь к родственникам жены. Щеколдин написал интереснейшие мемуары «О чем молчат львы».

Только в начале 1990‑х годов Щеколдин был реабилитирован. Тогда же вышли его воспоминания в журнале «Наше наследие» (впоследствии — отдельным изданием под заголовком «О чём молчат львы»).

В них, кстати, содержался один факт, который не встречается ни в одном другом историческом источнике:

«В середине декабря (1941 года. — В. К.), стоя в Голубой гостиной, я обратил внимание на проходившую группу из пяти-шести офицеров очень высокого роста. Они разговаривали с кем-то, ниже их ростом, находившимся в их кольце. <…> В это время он повернулся лицом ко мне, и я увидел всю его фигуру и лицо анфас. Я обмер, всё похолодело во мне: Гитлер! Само исчадие ада! Виновник всех наших бед!! <…> „Кто это был?“ — спросил я у солдата, находившегося здесь среди других. „Фюрер — инкогнито“, — ответил он».

Было ли это выдумкой Щеколдина или тайную поездку Гитлера действительно не зафиксировали никакие официальные немецкие документы, судить сложно. Возможно, львы действительно о чём-то молчат.