ВСЁ ОБСТОИТ БЛАГОПОЛУЧНО

«Всё обстоит благополучно».

Эта фраза, официально запрещённая теперь, господствовала повсюду в России при императоре Николае I и принесла неисчислимые беды. Все недостатки и злоупотребления, вопиявшие о реформах, тщательно скрывались; начальству старались всё предоставлять в самом блистательном виде, а само начальство закрывало глаза и довольствовалось стереотипной фразой: «всё обстоит благополучно!» Севастопольская война раскрыла наконец раны и обнаружила множество гнили в общественном организме России. Военное дело, несмотря на пристрастие государя к его внешности, было с большими изъянами, а между тем императора Николая уверяли, что «всё обстоит благополучно».

Недавно вышедшие из печати записки Н.С. Милошевича («Из записок севастопольца» Н.С. Милошевич. СПб. 1904. Ц. 1 р.) служат ярким подтверждением сказанного.

Автор, скончавшийся в 1901 году, участвовал в обороне Севастополя в последний её период, начиная с 4 августа 1855 года, но записки его дают общий обзор всего знаменательного события с самого начала.

Во время войны он внимательно прислушивался к рассказам и мнениям очевидцев и участников, делая заметки, которые тотчас по отступлении из Севастополя свел в связанный рассказ. По возвращении с войны в Воронеж Н.С. Милошевич обработал свой труд для ближайшего кружка своих знакомых, выпустив из него всё субъективное, а также все технические подробности и описания сражений. Сочинение дышит свежестью первых впечатлений, отзывы о лицах и событиях отличаются иногда резкой откровенностью, но, по уверению автора, в основу положены истина и беспристрастие, при том отзывы и мнения не принадлежит лично Милошевичу, а он занёс в свои записки лишь то, что высказывалось тогда в Севастополе.

Тем не менее оборотная сторона медали выставлена им настолько без прикрас, что когда в 70-х годах издавался сборник воспоминаний о севастопольской обороне, то рукопись Милошевича не была напечатана. В 80-х годах автор изложил своё сочинение вновь для ежемесячного журнала, но и эта статья не была помещена. Времена переменяются, - теперь эта рукопись издана на средства, пожалованные великим князем Александром Михайловичем.

Увидевшая наконец Божий свет книга является первоисточником, ценным историческим материалом, тем более что Милошевич ничего не взял из печатной литературы о Севастополе. Интересный следующие его слова: «официального описания обороны Севастополя, откровенно сознаюсь, не имел терпения читать, потому что не узнавал в нём того Севастополя, в котором сам находился». Изложение фактов и освещение в книге часто разнятся от встречающихся в трудах официальных историков.

Н.С. Милошевич говорит, что уже летом 1852 года война висела в воздухе, а между тем Россия была застигнута врасплох. Впрочем, с нами это случалось неоднократно. Хотя первое бомбардирование Севастополя 5 октября 1854 года прошло для нас благополучно, однако изъяны в подготовке высказались явно, даже в мелочах. Рассказывали анекдот, что одним из командиров прибрежных земляных батарей стрелял по кораблям картечью, да ещё хвастался этим главнокомандующему князю Меншикову, когда тот осматривал батарею. Севастопольские форты были громадны, стоили многих миллионов, но построены были недобросовестно, как нередко строилось у нас всё казённое.

Проблеск удачи мелькнул для русских в сражении при Балаклаве 13 октября: мы взяли 4 неприятельских редута с 11 пушками и истребили два полка английской кавалерии. Однако победа при Балаклаве принесла скорее вред, нежели пользу, указав неприятелю на слабые места его позиций. Сражение при Инкермане 24 октября нам не удалось. Здесь отсутствие искусства русских вождей высказалась во всей полноте; только солдат, как всегда, умирал геройски. Высшее управление, штаб Меншикова, представлял образец беспорядочности. Собственно говоря, настоящего штаба не было вовсе. Наибольшим доверием Меншикова пользовался полковник Вунш, как утверждали, еврейского происхождения, человек умный и вкрадчивый, но малознакомый как с военной наукой, так и с военной администрацией. Он был командиром одного из черноморских линейных батальонов, с которым и попал в Крым. До назначения генерала Семякина начальником штаба крымской армии Вунш считал себя в этом звании и даже носил мундир генерального штаба. Общим правилом его было скрывать от главнокомандующего все нужды и потребности армии, чтобы не обнаружить несостоятельности своей в делах устранения их. Семякин же, в видах сохранения добрых отношений с любимцем главнокомандующего, разделился с Вуншем, уступив ему части продовольственную и наградную. Они старались предоставить Меншикову положение дел в самом наилучшем виде. На обязанности штаба лежало, между прочим, заведование пожертвованиями и вещами, присылаемыми в армию. Каково было заведование, можно судить по тому, что были выпиты в штабе вино и ликёр, присланные для великих князей Николая и Михаила Николаевичей.

Меншиков всегда высказывал неудовольствие, когда ему докладывали, что войска нуждаются, а потому начальник штаба и не решался об этом заговаривать, требования же войск оставлял без удовлетворения. Полковые командиры, руководствуясь правилом, что, не отпуская необходимого, не имеют права требовать должного, перестали заботиться о благосостоянии войск. В Уральском казачьем №1 полку половина людей поумирала от лишений, а лошади пообъедали друг у друга гривы и хвосты. Команды, расположенные в степной части Крыма, продовольствовались на счёт жителей, у которых отбирались рогатый скот, овцы, верблюды и лошади, сено и хлеб и целыми караванами отправлялись для продажи за Перекоп. Теперь ясно, почему русская армия, в период наибольшего бессилия неприятеля, оставалась недеятельною. А между тем в лагере французов, истощённых траншейною службою в долгие сырые и холодные ночи, поселялось отчаяние; по собственному их сознанию, бывали минуты, когда русские могли почти без отпора завладеть всеми траншеями и батареями, если бы только атаковали решительно и достаточными силами. Частые вылазки из Севастополя, производившиеся в декабре 1854 года, запечатлённые геройскими подвигами, не имели определённой цели, делались небольшими силами и не приносили никакой действительной пользы.

Многие тогда, как и теперь, смотрели на войну не как на дело святое, но как на путь к отличиям и обделыванию своих личных делишек; отсюда зависть, интриги. С минной войной в Севастополе неразрывно связано имя сапёрного офицера Мельникова, получившее европейскую известность и пользовавшееся большим уважением неприятельских армиях. Мельников действительно был отличный минёр; глубоким пониманием минного искусства он соединял редкую проницательность, искусство угадывать намерение противника в подземной войне и столь же редкую способность оставаться долгое время в тёмных, душных и смрадных минных галереях. Его называли «обер-кротом». Делу своему он отдавался со страстью и увлечением, жертвовал здоровьем и достойно заслужил если не признательность соотечественников, то уважение врагов.

В Севастополе нашлись однако соперники, считавшие себя также гениями и в этой отрасли инженерной науки; они не могли относиться к Мельникову беспристрастно ещё потому, что он не признавал их авторитета и, несмотря на своё подчиненное положение, не следовал их указаниям, если находил их ошибочными. Когда загоревшаяся таким образом личная вражда оказалась бессильною существенно повредить Мельникову, сильному установившеюся репутацией, тогда сторонники противной, более сильной партии, в угодность её патрону, задумали побороть его клеветою. Вот источник ходивших в Севастополе о невежестве Мельникова в инженерном деле, непонимании минного искусства и о промахах в его минных работах. Доходили до того, что Мельникову угрожали военным судом, когда он взорвал совсем изготовленную контр-мину, не выжидая прибытия начальства, изъявившего желание присутствовать при взрыве и несколько раз отлагавшего своё прибытие. Кончилось тем, что Мельников вышел из Севастополя обойдённым в чинах не только сверстниками, но и младшими по службе, с одной существенною наградою - георгиевским крестом, пожалованным по личному назначению Государя, - сгорбленный, с совершенно расстроенным здоровьем. После войны ему предложили в Киеве, в котором он служил, «покойное место» командира гарнизонного батальона, от которого он с негодованием отказался. Говорят, что у Мельникова сохранился подлинный журнал минных работ, веденный в Севастополе, не вполне согласный с напечатанным официальным; журнал этот служил Мельникову талисманом, предохранявшим его от более серьёзных последствий старого соперничества.

А вот другая жертва несправедливости, Затлер - бесспорно одна из замечательных личностей крымской войны. Не касаясь тех злоупотреблений, которые приписывают ему по расходованию казенных денег, нельзя не отдать должной дани искусству, с которым он успел вывести в короткое время крымскую армию из безнадёжного, по общесложившемуся мнению, положения относительно продовольствия. К концу февраля 1855 года армия была снабжена всеми запасами на один месяц, а к концу марта - на три месяца. С тех пор в Крыму не знали, что значит недостаток в продовольствии.

Томительная осада, сопряжённая с огромными потерями для русских, тянулась и казалось бесконечной. Меньшикова сменил Горчаков, но от этого дело не улучшилось. Между французами ходила следующая печатная карикатура. Представлены сидящие на земле французский главнокомандующий Пелисье с вытянутыми ногами, между которыми большая ступка, а напротив, на корточках, князь Горчаков. Пелисье толчет в ступке русских солдатиков, а Горчаков подсыпает стопку новых, бросая в то же время обратно выскочивших оттуда при толчении.

Описывая несчастное для русских сражение при Чёрной речке 4 августа 1855 года, Милошевич говорит, что я союзники были предупреждены относительно наших намерений и ожидали нас. «Очень может быть, что передавшийся с утра артиллерийский офицер поляк с одним юнкером был для союзников первым обстоятельным вестником нашего наступления».

Сражение при Чёрной речке представляет ряда ошибок, недоразумений и вообще служит образцом, как не следует давать сражения. Всё это слишком хорошо известно, но в книге Милошевича встречаем некоторые малоизвестные подробности. Оказывается, что диспозиция была разослана слишком поздно, вечером 3 августа, когда войска уже были в движении. Вследствие этого начальники колонн не имели времени передать основательным образом содержание диспозиции подчинённым и разъяснить каждому из начальников отдельных частей, что ему нужно было делать, не говоря уже о том, что большая часть начальников частей совершенно не были знакомы с местностью, на которые приходилось действовать. Оттого случилось, что некоторые полки, не доходя ещё до спуска с Мекензиевой горы, посбивались с дороги. Главнокомандующий для наблюдения за правильным дебушированием войск в долине Чёрной речки ещё с вечера послал генерал-квартирмейстера армии Бутурлина; но тот, спустившись с горы, подъехал к бивуаку седьмой дивизии и, вероятно вследствие наступившие темноты, разостлал ковер и так проспал всю ночь. «Одним словом и здесь повторилась история Инкерманского сражения: ничего не поняли, везде опоздали и всё переврали».

Как отрадно подумать о совершенном устройстве санитарной части в настоящее время, и в каком жалком состоянии находилась она в севастопольскую годину! «Я видел в главном госпитале, на Николаевской батарее, кучки отрезанных человеческих рук и ног по углам в операционных палатах, но зрелища отпиливания их тупыми инструментами после неподействовавщего хлороформирования и при раздирающих криках пациентов – я выдержать не мог. Санитарные условия севастопольских госпиталей были так неблагоприятны, что самые незначительные наружная раны оканчивались иногда смертельным исходом, вследствие развития госпитального антонова огня».

Яркими красками рисует автор последний штурм Севастополя 27 августа 1855 года, при чём приводит много, хотя и мелких, но характерных подробностей. «При отбитии одной из атак попался в плен французский полковник. Солдаты привели его к генералу Сабашинскому. Яростная и окровавленная фигура последнего, с обнаженною саблею в руках, так афрапировала пленника, что тот, подавая кошелёк деньгами, взмолился о пощаде. Сабашинский, схватишь кошелёк, бросил его в лицо потерявшегося француза».

На подкрепление севастопольскому гарнизону были присланы ополчения из разных губерний. Правда, были в то время и при том в большом количестве хорошо обученные войска, но они находились других местах, по существу второстепенных. Ополчение оказались плохими. «Первоначально находилось на отделении курское ополчение, и с ним кое-как можно было управиться, но когда его сменило тульское - курьёзы выходили не до смеха. Например, требовались необычайные усилия, чтобы отучить туляков спать на часах, причём они добродушно ставили ружья тут же в сторону; ночные тревоги, производимые выстрелами спросонья, были не в диковинку. На редут № 36 командир вынужден был привязывать ополченцев к орудиям во время перестрелок, так как после разрыва одной 36-фунтовой пушки, убившей несколько человек, они просто разбегались из редута при одной команде: «к орудиям». А между тем это были те же русские, которые удивили мир своим геройством под Севастополем. Достаточно было несколько месяцев предварительного обучения, чтобы превратить ополченцев, взятых от сохи, в настоящих солдат; но у нас система резервов не была организована.

А казалось «всё обстоит благополучно!»

Н. Орлов.

«Новое время», 14-го (27-го июля) 1904 г. № 10189. С. 9-11.